Л.Н. Толстой
 БЕДНЫЕ ЛЮДИ 


В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый парус. На 
дворе свистит и воет ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег, гудят волны... На 
дворе темно и холодно, на море буря, но в рыбачьей хижине тепло и уютно. 
Земляной пол чисто выметен; в печи не потух еще огонь; на полке блестит посуда. 
На кровати с опущенным белым пологом спят пятеро детей под завывание бурного 
моря. Муж-рыбак с утра вышел на своей лодке в море и не возвращался еще. Слышит 
рыбачка гул волн и рев ветра. Жутко Жанне. 
Старые деревянные часы с хриплым боем пробили десять, одиннадцать... Мужа все 
нет. Жанна задумывается. Муж не жалеет себя, в холод и бурю Ловит рыбу. Она 
сидит с утра до вечера за работой. И что же? Еле-еле кормятся. А у ребяток все 
нет обуви, и летом и зимой бегают босиком; и хлеб едят не пшеничный, — хорошо и 
то, что хватает ржаного. Только и приправы к еде, что рыба. “Ну, да слава богу, 
дети здоровы. Нечего жаловаться, — думает Жанна и опять прислушивается , к буре. 
— Где-то он теперь? Сохрани его, господи, спаси и помилуй!” — говорит она и 
крестится. 
Спать еще рано. Жанна встает, накидывает на голову толстый платок, зажигает 
фонарь и выходит на улицу посмотреть, не тише ли стало море, не светает ли, и 
горит ли лампа на маяке, в не видать ли лодки мужа. Но на море ничего не видно. 
Ветер рвет с нее платок и чем-то оторванным стучит в дверь соседней избушки, и 
Жанна вспоминает о том, что она еще с вечера хотела зайти проведать больную 
соседку. “Некому и приглядеть за ней”, — подумала Жанна и постучала в дверь. 
Прислушалась... Никто не отвечает. 
“Плохое вдовье дело, — думает Жанна, стоя у порога. — Хоть и немного детей — 
двое, а все одной обдумать надо. А тут еще болезнь! Эх, плохое вдовье дело. 
Зайду проведаю”. 
Жанна постучала еще и еще. Никто не отвечал. 
— Эй, соседка! — крикнула Жанна. “Уж не случилось ли что”, — подумала она и 
толкнула дверь. 
В избушке было сыро в холодно. Жанна подняла фонарь, чтобы оглядеть, где 
больная. И первое, что ей бросилось в глаза, — это постель прямо против двери, и 
на постели она, соседка, лежит на спине так тихо и неподвижно, как лежат только 
мертвые. Жанна поднесла фонарь еще ближе. Да, это она. Голова закинута назад; на 
холодном, посиневшем лице спокойствие смерти. Бледная мертвая рука, будто 
потянувшаяся за чем-то, упала и свесилась с соломы. И тут же, недалеко от 
мертвой матери, двое маленьких детей, кудрявых и толстощеких, прикрытых старым 
платьем, спят, скорчившись и прижавшись друг к другу белокурыми головками. 
Видно, мать, умирая, еще успела закутать им ножки старым платком и накрыть их 
своим платьем. Дыхание их ровно и спокойно, они спят сладко и крепко. 
Жанна снимает колыбельку с детьми и, закутав их платком, несет домой. Сердце ее 
сильно бьется; она сама не знает, как и зачем она сделала это, но она знает, что 
не могла не сделать то, что сделала. 
Дома она кладет непроснувшихся детей на кровать с своими детьми и торопливо 
задергивает полог. Она бледна и взволнованна. Точно мучит ее совесть. “Что-то 
скажет он?.. — сама с собой говорит она. — Шутка ли, пятеро своих ребятишек — 
мало еще ему было с ними заботы... Это он?.. Нет, нет еще!.. И зачем было 
брать!.. Прибьет он меня! Да и поделом, я и стою того. Вот он! Нет!.. Ну, тем 
лучше!” 
Дверь скрипнула, будто кто вошел. Жанна вздрогнула и приподнялась со стула. 
“Нет. Опять никого! Господи, и зачем я это сделала?.. Как ему теперь в глаза 
взгляну?..” И Жанна задумывается и долго сидит молча у кровати. 
Дождь перестал; рассвело, но ветер гудит, и море ревет по-прежнему. 
Вдруг дверь распахнулась, в комнату ворвалась струя свежего морского воздуха, и 
высокий смуглый рыбак, волоча за собой мокрые разорванные сети, входит в горницу 
со словами: 
— Вот и я, Жанна! 
— Ах, это ты! — говорит Жанна и останавливается, не смея поднять на него глаза. 
— Ну, уж ночка! Страх! 
— Да, да, погода была ужасная! Ну, а как ловля? 
— Дрянь, совсем дрянь! Ничего не поймал. Только сети разорвал. Плохо, плохо!.. 
Да, я тебе скажу, и погодка ж была! Кажется, такой ночи и не запомню. Какая там 
ловля! Слава богу, что жив домой добрался... Ну, а ты что тут без меня делала? 
Рыбак втащил сети в комнату и сел у печки. 
— Я? — сказала Жанна, бледнея. — Да что ж я... Сидела шила... Ветер так завывал, 
что страшно становилось. Боялась за тебя. 
— Да, да, — пробормотал муж, — погода чертовски скверная! Да что поделаешь! 
Оба помолчали. 
— А знаешь, — сказала Жанна, — соседка-то Симон умерла. 
— Ну? 
— И не знаю когда; верно, еще вчера. Да, тяжело ей было умирать. Да и за 
детей-то, должно быть, как сердце болело! Ведь двое детей — крошки... Один еще 
не говорит, а другой чуть начинает ползать... 
Жанна замолчала. Рыбак нахмурился; лицо его сделалось серьезно, озабоченно. 
— Ну, дела! — проговорил он, почесывая в затылке. — Ну, да что станешь делать! 
Придется взять, а то проснутся, каково им с покойницей? Ну, да что уж, 
как-нибудь перебьемся! Ступай же скорей! 
Но Жанна не двигалась с места. 
— Что ж ты? Не хочешь? Что с тобой, Жанна? 
— Вот они, — сказала Жанна и отдернула полог. 


Вернуться к разделу "Толстой"