Л.Н. Толстой
 ИЛЬЯС 


Жил в Уфимской губернии башкирец Ильяс. Остался Ильяс от отца небогатым. Отец 
только женил его год и сам помер. Было в то время именья у Ильяса 7 кобыл, 2 
коровы и 2 десятка овец. Но Ильяс был хозяин и стал приобретать: с утра до 
вечера трудился с женою, раньше всех вставал и позже всех ложился и с каждым 
годом все богател. Прожил так в трудах Ильяс 35 лет и нажил большое именье. 
Стало у Ильяса 200 голов лошадей, 150 голов рогатого скота и 1200 овец. 
Работники пасли табуны и стада Ильясовы, и работницы доили кобылиц и коров и 
делали кумыс, масло и сыр. Всего было много у Ильяса; и в округе все завидовали 
Ильясовой жизни. Люди говорили: “Счастливый человек Ильяс: всего у него много, 
ему и умирать не нужно”. Стали Ильяса знать хорошие люди и с ним знакомство 
водить. И приезжали к нему гости издалека. И всех принимал и всех кормил и поил 
Ильяс. Кто бы ни пришел, всем был кумыс, всем был чай, и шерба, и баранина. 
Приедут гости, сейчас бьют барана или двух, а много наедет гостей, бьют и 
кобылу. 
Детей у Ильяса было два сына и дочь. Женил Ильяс сыновей и выдал дочь замуж. 
Когда беден был Ильяс, сыновья работали с ним и сами стерегли табуны и овец, а 
как стали богаты, начали сыновья баловаться, а один стал пить. Одного, старшего, 
в драке убили, а у другого, меньшого, попала сноха гордая, и стал этот сын отца 
не слушаться, и пришлось Ильясу отделить его. 
Отделил его Ильяс, дал ему дом и скотины, и убавилось богатство Ильясово. И 
скоро после этого напала болезнь на овец Ильясовых, и попадало много. Потом 
вышел голодный год — сено не родилось: поколело много скота в зиму. Потом косяк 
лучший киргизцы отбили, и стало Ильясово именье убывать. Стал Ильяс падать ниже 
и ниже. А сил стало меньше. И дошел к 70 годам Ильяс до того, что стал 
распродавать шубы, ковры, седла, кибитки, потом и скотину стал продавать 
последнюю, и сошел Ильяс на нет. И сам не видал, как ничего не осталось, и 
пришлось на старости лет идти с женою жить в люди. Только и осталось у Ильяса 
именья, что платье на теле, шуба, шапка и ичиги с башмаками, да жена, 
Шам-Шемаги, тоже старуха. Сын отделенный ушел в далекую землю, а дочь померла. И 
помочь старикам было некому. 
Пожалел стариков их сосед Мухамедшах. Сам Мухамедшах был ни беден, ни богат, а 
жил ровно и человек был хороший. Вспомнил он хлеб-соль Ильясову, пожалел его и 
сказал Ильясу: “Приходи, — говорит, — ко мне, Ильяс, жить и с старухой. Лето по 
силе своей мне работай на бахчах, а зимой скотину корми, а Шам-Шемаги пусть 
кобыл доит и кумыс делает. Кормить, одевать буду вас обоих, и, чего вам нужно, 
вы скажите, я дам”. Поблагодарил Ильяс соседа и стал жить с женою в работниках у 
Мухамедшаха. Сначала тяжело показалось, а после приобыкли, и стали старики жить 
и по силе работать. 
Хозяину выгодно было таких людей держать, потому что старики сами хозяева были и 
все порядки знали и не ленились, по силе работали; только жалко бывало 
Мухамедшаху смотреть, как такие высокие люди на такую низкую ступень пали. 
И случилось раз, приехали к Мухамедшаху сваты, далекие гости; пришел и мулла. 
Велел Мухамедшах поймать барана и убить. Ильяс освежевал барана и сварил и 
послал гостям. Поели гости баранины, напились чаю и взялись за кумыс. Сидят 
гости с хозяином на пуховых подушках, на коврах, пьют из чашек кумыс и беседуют, 
а Ильяс убрался с делами и прошел мимо двери. Увидал его Мухамедшах и говорит 
гостю: 
— Видишь ты, этот старик прошел мимо двери? 
— Видел, — говорит гость, — а что же в нем удивительного? 
— А то в нем удивительного, что это наш первый богач был — Ильясом звать, может, 
ты слышал? 
— Как не слыхать, — говорит гость, — видать не видал, а слава его далеко была. 
— Так вот теперь ничего у него не осталось, и живет он у меня в работниках, и 
старуха его с ним же, кобыл доит. 
Подивился гость, пощелкал языком, помотал головой и говорит: 
— Да, видно, так счастье перелетает, как колесо; кого вверх поднимает, кого вниз 
опускает. Что же, — говорит гость, — тоскует, я чай, старик? 
— Кто его знает, живет тихо, смирно, работает хорошо. 
Гость и говорит; — А можно поговорить с ним? Расспросить бы его про его жизнь. 
— Что ж, можно! — говорит хозяин и кликнул за кибитку: 
— Бабай (значит дедушка по-башкирски), заходи, выпей кумысу и старуху зови. 
И вошел Ильяс с женою. Поздоровался Ильяс с гостями и хозяином, прочел молитву и 
присел на коленочки у двери; а жена прошла за занавеску и села с хозяйкой. 
Подали Ильясу чашку с кумысом. Поздоровался Ильяс с гостями и хозяином, 
поклонился, отпил немного и поставил. 
— А что, дедушка, — говорит ему гость, — скучно, я чай, тебе, глядя на нас, свое 
прежнее житье вспоминать, — как ты в счастье был и как ты теперь в горе живешь? 
И усмехнулся Ильяс и сказал: 
— Сказать мне тебе про счастье и несчастье, так ты не поверишь; спроси лучше 
бабу мою; она баба — что на сердце, то и на языке; она тебе всю правду об этом 
деле скажет. 
И сказал гость за занавеску: 
— Ну что ж, бабушка, скажи, как ты судишь про прежнее счастье и про теперешнее 
горе? 
И сказала Шам-Шемаги из-за занавески; 
— А вот как сужу: жили мы с стариком пятьдесят лет — счастья искали и не нашли, 
а только вот теперь второй год, как у нас ничего не осталось и мы в работниках 
живем, мы настоящее счастье нашли и другого нам никакого не надо. 
Удивился гость, и удивился хозяин, привстал даже, откинул занавеску, чтобы 
видеть старуху. А старуха стоит, сложив руки, усмехается, на старика своего 
смотрит, и старик усмехается. Старуха еще раз сказала: 
— Правду я говорю, не шучу: полвека счастья искали и, пока богаты были, все не 
находили; теперь ничего не осталось, в люди пошли жить, — такое счастье нашли, 
что лучше не надо. 
— Да в чем же ваше счастье теперь? 
— А вот в чем: были мы богаты, не было у нас с стариком часу покоя; ни 
поговорить, ни об душе подумать, ни богу помолиться. Сколько у нас заботы было! 
То гости к нам, — забота, кого чем угостить, чем подарить, чтобы не обессудили 
нас. То гости съедут, за работниками смотрим — они норовят отдохнуть да послаще 
съесть, а мы глядим, чтобы наше не пропадало, — грешим. То забота, как бы волк 
не зарезал жеребенка или теленка, как бы воры косяка не угнали. Спать ляжешь, не 
спится — как бы ягнят не передавили овцы. Пойдешь, ходишь ночью; только 
успокоишься, — опять забота, как корму на зиму запасти. Да мало того, и согласья 
у нас с стариком не было. Он говорит, так надо сделать, а я говорю этак, и 
начнем грешить и браниться. Так жили мы из заботы в заботу, из греха в грех и не 
видали счастливой жизни. 
— Ну, а теперь? 
— Теперь встанем мы с стариком, поговорим всегда по любви, в согласье, спорить 
нам не о чем, заботиться нам не о чем, — только нам и заботы, что хозяину 
служить. Работаем по силам, работаем с охотой, так, чтоб хозяину не убыток, а 
барыш был. Придем — обед есть, ужин есть, кумыс есть. Холодно — кизяк есть 
погреться и шуба есть. И есть, когда поговорить, и об душе подумать, и богу 
помолиться. Пятьдесят лет счастья искали, теперь только нашли. 
Засмеялись гости. 
А Ильяс сказал: 
— Не смейтесь, братцы, не шутка это дело, а жизнь человеческая. И мы глупы были 
с старухой и плакали прежде, что богатство потеряли, а теперь бог открыл нам 
правду, и мы не для своей утехи, а для вашего добра вам ее открываем. 
И мулла сказал: 
— Это умная речь, и все точную правду сказал Ильяс, это и в Писании написано. 
И перестали смеяться гости и задумались. 


 

Вернуться к разделу «Толстой»