Л.Н. Толстой
 ПРОЕЗЖИЙ И КРЕСТЬЯНИН. 


В крестьянской избе. Старик проезжий сидит на коннике и читает книгу. Хозяин, 
вернувшись с работы, садится за ужин и предлагает проезжему. Проезжий 
отказывается. Хозяин ужинает. Отужинав, встает, молится и подсаживается к 
старику. 
Крестьянин. По какому, значит, случаю?.. 
Проезжий (снимает очки, кладет книгу). Поезда нет, только завтра пойдет. На 
станции тесно. Попросился у бабы у твоей переночевать. Она и пустила. 
Крестьянин. Что ж, ничего, ночуй. 
Проезжий. Спасибо. Ну, что ж, как по теперешнему времени живете? 
Крестьянин. Какая наша жизнь? Самая плохая! 
Проезжий. Что ж так? 
Крестьянин. А оттого так, что жить не при чем. Такая наша жизнь, что надо бы 
хуже, да некуда! Вот у меня девять душ, все есть хотят, а убрал шесть мер, вот и 
живи тут. Поневоле в люди пойдешь. А пойдешь наниматься, цены сбиты. Что хотят 
богатые, то с нами и делают. Народа размножилось, земли не прибавилось, а 
подати, знай, прибавляют. Тут и аренда, и земские, и подземельные, и мосты, и 
страховка, и десятскому, и продовольственные — всех не перечтешь, и попы, и 
бары. Все на нас ездят, только ленивый на нас не ездит. 
Проезжий. А я думал, что мужички нынче хорошо жить стали. 
Крестьянин. Так-то хорошо жить стали, что по дням не емши сидят. 
Проезжий. Я потому думал, что очень уж деньгами швырять стали. 
Крестьянин. Какими деньгами швырять стали? Чудно ты говоришь. Люди с голоду 
помирают, а он говорит: деньгами швыряются. 
Проезжий. А как же, по газетам видать, что в прошлом году на семьсот миллионов, 
— а миллион ведь это тысяча тысяч рублей, — так на семьсот миллионов вина 
мужички выпили. 
Крестьянин. Да разве мы одни пьем? Погляди-ка, как ее попы окалызывают, за 
первый сорт. А бары-то тоже спуску не дают. 
Проезжий. Все это малая часть, большая часть на мужиков приходится. 
Крестьянин. Так что же, и пить уже ее не надо? 
Проезжий. Нет, я к тому, что если на вино в год дуром семьсот миллионов швыряют, 
так, значит, еще не так плохо живут. Шутка ли — семьсот миллионов, — и не 
выговоришь. 
Крестьянин. Да как же без ней-то? Ведь не нами заведено, не нами и кончится; и 
престол, и свадьбы, и поминки, и магарычи: хочешь не хочешь — нельзя без ней. 
Заведено. 
Проезжий. Есть же люди, что не пьют. А живут же. Хорошего ведь в ней мало. 
Крестьянин. Чего хорошего, акромя плохого! 
Проезжий. Так и не надо бы пить ее. 
Крестьянин. Да пей не пей, все равно жить не при чем. Земли нет. Была бы земля, 
все бы жить можно, а то нет ее. 
Проезжий. Как нет ее? Мало ли ее? Куда ни погляди, везде земля. 
Крестьянин. Земля-то земля, да не наша! Близок локоть, да не укусишь! 
Проезжий. Не ваша? Чья же она? 
Крестьянин. Чья? Известно чья. Вот он, толстопузый черт, захватил тысячу семьсот 
десятин, сам один, и все ему мало, а мы уже и кур перестаем держать — выпустить 
некуда. В пору и скотину переводить. Кормов нету. А зайдет на его поле теленок 
али лошадь — штрах, продавай последнее, ему отдавай. 
Проезжий. Да на что же ему земли-то столько? 
Крестьянин. На что ему земля? Известно на что: сеет, убирает, продает, денежки в 
банку кладет. 
Проезжий. Да где же ему такую Палестину вспахать да убрать? 
Крестьянин. Точно ты махонький. На то у него деньги, наймет рабочих, они и пашут 
и убирают. 
Проезжий. Рабочие-то, я чай, тоже из ваших? 
Крестьянин. Которые — наши, которые — чужие. 
Проезжий. Да ведь все же из крестьян? 
Крестьянин. Известно, из нашего же брата. Кто же, акромя мужика, работает? 
Известно, мужики же. 
Проезжий. А кабы не шли к нему мужики на работу... 
Крестьянин. Ходи не ходи, все равно не даст. Будет пустовать земля, а дать — не 
даст. Собака на сене, сама не ест, другим не дает. 
Проезжий. Да как же он свою землю убережет? Ведь, я чай, верст на пять? Где же 
ему поспеть укараулить? 
Крестьянин. Чудно ты говоришь. Он на боку лежит, брюхо отращивает, на то у него 
сторожа. 
Проезжий. А сторожа-то, гляди, опять из ваших? 
Крестьянин. А то из каких же, известно, из наших же. 
Проезжий. Значит, мужики сами для господ землю обрабатывают, да еще сами ее от 
себя караулят? 
Крестьянин. Как же быть-то? 
Проезжий. А так и быть, что не ходить к нему на работу да и в сторожа не 
наниматься, тогда бы земля вольная была. Земля божья, и люди божьи — паши, сей, 
убирай, кому нужно. 
Крестьянин. Забастовку, значит? На это, брат, у них солдаты есть. Пришлют солдат 
— раз, два, пали — кого расстреляют, а кого заберут. С солдатами разговор 
короткий. 
Проезжий. Да ведь солдаты тоже из ваших? Зачем же они своих стрелять будут? 
Крестьянин. А то как же, на то присяга. 
Проезжий. Присяга? Это что же, присяга? 
Крестьянин. Аль ты не русский? Присяга — одно слово присяга. 
Проезжий. Клянутся, значит? 
Крестьянин. А то как же? На кресте, Евангелии присягают: за престол-отечество 
живот положить должен. 
Проезжий. А на мой разум, не надо бы этого делать. 
Крестьянин. Чего не надо бы? 
Проезжий. Присягать не надо. 
Крестьянин, Как же не надо, когда в законе положено? 
Проезжий. Нет, в законе нет этого. В законе Христовом прямо запрещено: не 
клянись, говорит, вовсе. 
Крестьянин. Ну? Как же попы-то? 
Проезжий (берет книгу, раскрывает, ищет и читает). “Вам сказано: держи клятвы, а 
я говорю — не клянись вовсе. Но да будет слово ваше “да, да”, “нет, нет”, а что 
сверх этого, то от лукавого” (Мф. гл. V, ст. 33, 38). Значит, по Христову закону 
нельзя клясться. 
Крестьянин. А не будут присягать, и солдат не будет. 
Проезжий. А на что же их, солдат-то? 
Крестьянин. Как на что? А как если на нашего царя да чужие цари пойдут, как же 
тогда? 
Проезжий. Сами цари ссорятся, сами пускай и разбираются. 
Крестьянин. Ну! Да как же так? 
Проезжий. А так, что кто в бога верит, тот, что ему ни говори, убивать людей не 
станет. 
Крестьянин. Почему же поп в церкви указ читал, что война объявилась, чтоб 
запасные собирались? 
Проезжий. Про это не знаю, а знаю, что в заповедях — в шестой прямо сказано: не 
убий. Запрещено, значит, человеку человека убивать. 
Крестьянин. Это, значит, дома. А на войне-то как же без этого? Враги, значит. 
Проезжий. По Христову Евангелию врагов нету, всех любить велено. (Раскрывает 
Евангелие и ищет.) 
Крестьянин. Ну-ка, почитай! 
Проезжий (читает). “Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, 
подлежит суду. А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата подлежит суду”. 
Еще сказано: “Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага 
твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, 
благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас” (Мф. гл. 
V, ст. 43, 44). 
Продолжительное молчание. 
Крестьянин. Ну, а подати как же? Тоже не отдавать? 
Проезжий. Уж это как сам знаешь. Если у тебя самого дети голодные, так известное 
дело, прежде своих накормить. 
Крестьянин. Так, значит, вовсе и солдат не надо? 
Проезжий. А на кой их ляд? Миллионы да миллионы с вас же собирают, шутка ли 
прокормить да одеть ораву такую. Близу миллионов дармоедов этих, а польза от них 
только та, что вам же земли не дают да вас же стрелять будут. 
Крестьянин (вздыхает и качает головой). Так-то так. Да кабы все сразу. А то 
упрись один или два, застрелят или в Сибирь сошлют, только и толков будет. 
Проезжий. А есть люди и теперь, и молодые ребята, поодиночке, а стоят за божий 
закон, в солдаты не идут: не могу, мол, по Христову закону быть убийцей. 
Делайте, что хотите, а ружья в руки не возьму. 
Крестьянин. Ну и что же? 
Проезжий. Сажают в арестантские — сидят там, сердешные, по три, по четыре года. 
А сказывают, там хорошо им, потому начальство тоже люди, уважают их. А других и 
вовсе отпускают — говорят: не годится, слаб здоровьем. А он косая сажень в 
плечах, а не годится, потому — боятся принять такого, он другим расскажет, что 
солдатство против закона божеского. И отпускают. 
Крестьянин. Ну? 
Проезжий. Бывает, что отпускают, а бывает, что и помирают там. Да и в солдатах 
помирают, да еще калечат — кто без ноги, без руки... 
Крестьянин. Ну и прокурат же ты, малый. Хорошо бы так, да не выйдет так дело. 
Проезжий. Отчего не выйдет? 
Крестьянин. А оттого... 
Проезжий. От чего от того? 
Крестьянин. Оттого, что начальству власть дадена. 
Проезжий. Да ведь власть-то у начальства только оттого, что вы его слухаете. А 
не слушайте начальства, и не будет и власти. 
Крестьянин (качает головой). И чудно ты говоришь. Как же без начальства? Без 
начальства никак невозможно. 
Проезжий. Известно дело, невозможно. Да только кого ты начальством считать 
будешь: исправника али бога? Кого хочешь слушать: исправника или бога? 
Крестьянин. Да это что и говорить. Больше бога не будешь. Первое дело — по-божьи 
жить. 
Проезжий. А коли по-божьи жить, так бога и слушать надо, а не людей. А будешь 
по-божьи жить, не станешь с чужой земли людей сгонять, не станешь в десятских, 
старостах ходить, подати отбирать, не пойдешь в стражники, в урядники, а пуще 
всего в солдаты не пойдешь, не будешь обещаться людей убивать. 
Крестьянин. Так как же попы долгогривые-то? Им видать, что не по закону, а что ж 
они не учат, как должно? 
Проезжий. Об этом не знаю. Они свою линию ведут, а ты свою веди. 
Крестьянин. То-то долгогривые черти. 
Проезжий. Это напрасно: что других осуждать. Надо каждому самому об себе 
помнить. 
Крестьянин. Это как есть. 
Долгое молчание. Крестьянин покачивает головой в усмехается. 
Это, значит, ты к тому, что если дружно взяться всем сразу, — напором, значит, — 
так и земля наша будет, и податей не будет? 
Проезжий. Нет, брат, не к тому я говорю. Не к тому я говорю, что по-божьи жить, 
так и земля ваша будет, и податей платить не станем, а к тому говорю, что жизнь 
наша плохая только оттого, что сами плохо живем. Жили бы по-божьи, и плохой 
жизни бы не было. О том, какая была бы наша жизнь, если бы по-божьи жили, — один 
бог знает, а только то верно, что плохой жизни не было бы. Сами пьем, ругаемся, 
деремся, судимся, завиствуем, ненавидим людей, закона божьего не принимаем, 
людей осуждаем: то толстопузые, то долгогривые, а помани нас денежками, мы 
готовы на всякую службу идти: и в сторожа, и в десятские, и в солдаты, и своего 
же брата разорять, душить и убивать готовы. Сами живем по-дьявольски, а на людей 
жалуемся. 
Крестьянин. Это верно. Да только трудно, уж как трудно! Другой раз и не 
стерпишь. 
Проезжий. А для души терпеть надо. 
Крестьянин. Это как есть! Оттого и плохо живем, что про бога забываем. 
Проезжий. То-то и дело. Оттого и жизнь плохая. А то глядишь, забастовщики 
говорят: дай вот этих да вот этих господ да богачей толстопузых перебьем, — все 
от них, — и жизнь наша хорошая будет. И били и бьют, а пользы все нет никакой. 
Тоже и начальство: дай только, говорит, сроку, перевешаем да переморим по 
тюрьмам тысячу, другую народа, устроится жизнь хорошая. А глядишь, жизнь только 
все хужеет. 
Крестьянин. Да это как есть. Разве можно не судом, надо по закону. 
Проезжий. Вот то-то и дело. Одно из двух: либо богу служи, либо дьяволу. Хочешь 
дьяволу — пьянствуй, ругайся, дерись, ненавиствуй, корыстовайся, не божьего 
закона слушайся, а людского, — и жизнь будет плохая; а хочешь служить богу — его 
одного слухай: не то что грабить или убивать, а никого не осуждай, не 
ненавиствуй, не влипай в худые дела, и не будет плохой жизни. 
Крестьянин (вздыхает). Хорошо ты, старичок, сказываешь, дюже хорошо, только мы 
мало слухаем. Ох, кабы побольше так наставляли нас, другое бы было. А то придут 
из города, тоже свое болтают, как дела исправить, болтают хлестко, а слушать 
нечего. Спасибо, старичок. Речи твои хорошие. 
Где же ложиться будешь? На печке, что ль? Баба подстелет. 
12-го октября 1909 г. 


 

Вернуться к разделу "Толстой"