Л.Н. Толстой
 ТРИ СТАРЦА 

А молясь, не говорите лишнего, как язычники: ибо они думают, что в многословии 
своем будут услышаны. Не уподобляйтесь им: ибо знает отец ваш, в чем вы имеете 
нужду, прежде вашего прошения у него. 
(Матф. VI, 7, 8) 

Плыл на корабле архиерей из Архангельска-города в Соловецкие. На том же корабле 
плыли богомольцы к угодникам. Ветер был попутный, погода ясная, не качало. 
Богомольцы — которые лежали, которые закусывали, которые сидели кучками — 
беседовали друг с дружкой. Вышел и архиерей на палубу, стал ходить взад и вперед 
по мосту. Подошел архиерей к носу, видит, собралась кучка народа. Мужичок 
показывает что-то рукой в море и говорит, а народ слушает. Остановился архиерей, 
посмотрел, куда показывал мужичок: ничего не видно, только море на солнце 
блестит. Подошел поближе архиерей, стал прислушиваться. Увидал архиерея мужичок, 
снял шапку и замолчал. Увидал и народ архиерея, тоже сняли шапки, почтенье 
сделали. 
— Не стесняйтесь, братцы, — сказал архиерей. — Я тоже послушать подошел, что ты, 
добрый человек, рассказываешь. 
— Да вот про старцев нам рыбачок рассказывал, — сказал один купец посмелее. 
— Что про старцев? — спросил архиерей, подошел к борту и присел на ящик. — 
Расскажи и мне, я послушаю. Что ты показывал? 
— Да вот островок маячит, — сказал мужичок и показал вперед в правую сторону. — 
На этом самом островке и старцы живут, спасаются. 
— Где же островок? — спросил архиерей. 
— Вот по руке-то моей извольте смотреть. Вон облачко, так полевее его вниз, как 
полоска, виднеется. 
Смотрел, смотрел архиерей, рябит вода на солнце, и не видать ему ничего без 
привычки. 
— Не вижу, — говорит. — Так какие же тут старцы на острове живут? 
— Божьи люди, — ответил крестьянин. — Давно уж я слыхал про них, да не 
доводилось видеть, а вот запрошлым летом сам видел. 
И стал опять рассказывать рыбак, как ездил он за рыбой, и как прибило его к 
острову к этому, и сам не знал, где он. Поутру пошел ходить и набрел на 
земляночку и увидал у земляночки одного старца, а потом вышли и еще два; 
покормили и обсушили его и помогли лодку починить. 
— Какие же они из себя? — спросил архиерей. 
— Один махонький, сгорбленный, совсем древний, в ряске старенькой, должно, годов 
больше ста, седина в бороде уж зеленеть стала, а сам все улыбается и светлый, 
как ангел небесный. Другой ростом повыше, тоже стар, в кафтане рваном, борода 
широкая, седая с желтизной, а человек сильный: лодку мою перевернул, как ушат, 
не успел я и подсобить ему, — тоже радостный. А третий высокий, борода длинная 
до колен и белая как лунь, а сам сумрачный, брови на глаза висят, и нагой весь, 
только рогожкой опоясан. 
— Что ж они говорили с тобой? — спросил архиерей. 
— Все больше молча делали, и друг с дружкой мало говорят. А взглянет один, а 
другой уж понимает. Стал я высокого спрашивать, давно ли они живут тут. 
Нахмурился он, что-то заговорил, рассердился точно, да древний маленький сейчас 
его за руку взял, улыбнулся, — и ватих большой. Только сказал древний “помилуй 
нас” и улыбнулся. 
Пока говорил крестьянин, корабль еще ближе подошел к островам. 
— Вот теперь вовсе видно стало, — сказал купец. — Вот извольте посмотреть, ваше 
преосвященство, — сказал он, показывая. 
Архиерей стал смотреть. И точно, увидал черную полоску — островок. Посмотрел, 
посмотрел архиерей и пошел прочь от носу к корме, подошел к кормчему. 
— Какой это островок, — говорит, — тут виднеется? 
— А так, безыменный. Их много тут. 
— Что, правда, — говорят, — тут старцы спасаются? 
— Говорят, ваше преосвященство, да не знаю, правда ли. Рыбаки, — говорят, — 
видали. Да тоже, бывает, и зря болтают. 
— Я желаю пристать к острову — повидать старцев, — сказал архиерей. — Как это 
сделать? 
— Кораблем подойти нельзя, — сказал кормчий. — На лодке можно, да надо старшого 
спросить. Вызвали старшого. 
— Хотелось бы мне посмотреть этих старцев, — сказал архиерей. — Нельзя ли свезти 
меня? 
Стал старшой отговаривать. — Можно-то можно, да много времени проведем, и, 
осмелюсь доложить вашему преосвященству, не стоит смотреть на них. Слыхал я от 
людей, что совсем глупые старики эти живут, ничего не понимают и ничего и 
говорить не могут, как рыбы какие морские. 
— Я желаю, — сказал архиерей. — Я заплачу за труды, свезите меня. 
Нечего делать, распорядились корабельщики, переладили паруса. Повернул кормчий 
корабль, поплыли к острову. Вынесли архиерею стул на нос. Сел он и смотрит. И 
народ весь собрался к носу, все на островок глядят. И у кого глаза повострее, уж 
видят камни на острове и землянку показывают. А один уж и трех старцев 
разглядел. Вынес старшой трубу, посмотрел в нее, подал архиерею. “Точно, — 
говорит, — вот на берегу, поправей камня большого, три человека стоят”. 
Посмотрел архиерей в трубу, навел куда надо; точно, стоят трое: один высокий, 
другой пониже, а третий вовсе маленький; стоят на берегу, за руки держатся. 
Подошел старшой к архиерею. — Здесь, ваше преосвященство, остановиться кораблю 
надо. Если уж угодно, так отсюда на лодке вы извольте съездить, а мы тут на 
якорях постоим. 
Сейчас распустили тросо, кинули якорь, спустили парус — дернуло, зашаталось 
судно. Спустили лодку, соскочили гребцы, и стал спускаться архиерей по лесенке. 
Спустился архиерей, сел на лавочку в лодке, ударили гребцы в весла, поплыли к 
острову. Подплыли как камень кинуть; видят — стоят три старца: высокий — нагой, 
рогожкой опоясан, пониже — в кафтане рваном, и древненький сгорбленный — в ряске 
старенькой; стоят все трое, за руки держатся. 
Причалили гребцы к берегу, зацепились багром. Вышел архиерей. 
Поклонились ему старцы, благословил он их, поклонились они ему еще ниже. И начал 
им говорить архиерей. 
— Слышал я, — говорит, — что вы здесь, старцы божий, спасаетесь, за людей 
Христу-богу молитесь, а я здесь, по милости божьей, недостойный раб Христов, его 
паству пасти призван; так хотел и вас, рабов божиих, повидать и вам, если могу, 
поучение подать. 
Молчат старцы, улыбаются, друг на дружку поглядывают. 
— Скажите мне, как вы спасаетесь и как богу служите, — сказал архиерей. 
Воздохнул средний старец и посмотрел на старшего, на древнего; нахмурился 
высокий старец и посмотрел на старшего, на древнего. И улыбнулся старший, 
древний старец и сказал: “Не умеем мы, раб божий, служить богу, только себе 
служим, себя кормим”. 
— Как же вы богу молитесь? — спросил архиерей. 
И древний старец сказал: “Молимся мы так: трое вас, трое нас, помилуй нас”. 
И как только сказал это древний старец, подняли все три старца глаза к небу и 
все трое сказали: “Трое вас, трое нас, помилуй нас!” 
Усмехнулся архиерей и сказал: 
— Это вы про святую троицу слышали, да не так вы молитесь. Полюбил я вас, старцы 
божии, вижу, что хотите вы угодить богу, да не знаете, как служить ему. Не так 
надо молиться, а слушайте меня, я научу. Не от себя буду учить вас, а из божьего 
писания научу тому, как бог повелел всем людям молиться ему. 
И начал архиерей толковать старцам, как бог открыл себя людям: растолковал им 
про бога отца, бога сына и бога духа святого и сказал: 
— Бог сын сошел на землю людей спасти и так научил всех молиться. Слушайте и 
повторяйте за мной. 
И стал архиерей говорить: “Отче наш”. И повторил один старец: “Отче наш”, 
повторил и другой: “Отче наш”, повторил и третий: “Отче наш”. — “Иже еси на 
небесех”. Повторили и старцы: “Иже еси на небесех”. Да запутался в словах 
средний старец, не так сказал; не выговорил и высокий, нагой старец: ему усы рот 
заросли — не мог чисто выговорить; невнятно прошамкал и древний беззубый старец. 

Повторил еще раз архиерей, повторили еще раз старцы. И присел на камушек 
архиерей, и стали около него старцы, и смотрели ему в рот, и твердили за ним, 
пока он говорил им. И весь день до вечера протрудился с ними архиерей; и десять, 
и двадцать, и сто раз повторял одно слово, и старцы твердили за ним. И путались 
они, и поправлял он их, и заставлял повторять сначала. 
И не оставил архиерей старцев, пока не научил их всей молитве господней. Прочли 
они ее за ним и прочли сами. Прежде всех понял средний старец и сам повторил ее 
всю. И велел ему архиерей еще и еще раз сказать ее, и еще повторить, и другие 
прочли всю молитву. 
Уж смеркаться стало, и месяц из моря всходить стал, когда поднялся архиерей 
ехать на корабль. Простился архиерей с старцами, поклонились они ему все в ноги. 
Поднял он их и облобызал каждого, велел им молиться, как он научил их, и сел в 
лодку и поплыл к кораблю. 
И плыл к кораблю архиерей, и все слышал, как старцы в три голоса громко твердили 
молитву господню. Стали подплывать к кораблю, не слышно уж стало голоса старцев, 
но только видно было при месяце: стоят на берегу, на том же месте, три старца — 
один поменьше всех посередине, а высокий с правой, а средний с левой стороны. 
Подъехал архиерей к кораблю, взошел на палубу, вынули якорь, подняли паруса, 
надуло их ветром, сдвинуло корабль, и поплыли дальше. Прошел архиерей на корму и 
сел там и все смотрел на островок. Сначала видны были старцы, потом скрылись из 
вида, виднелся только островок, потом и островок скрылся, одно море играло на 
месячном свете. 
Улеглись богомольцы спать, и затихло все на палубе. Но не хотелось спать 
архиерею, сидел он один на корме, глядел на море, туда, где скрылся островок, и 
думал о добрых старцах. Думал о том, как радовались они тому, что научились 
молитве, и благодарил бога за то, что привел он его помочь божьим старцам, 
научить их слову божию. 
Сидит так архиерей, думает, глядит в море, в ту сторону, где островок скрылся. И 
рябит у него в глазах — то тут, то там свет по волнам заиграет. Вдруг видит, 
блестит и белеется что-то в столбе месячном: птица ли, чайка или парусок на 
лодке белеется. Пригляделся архиерей. “Лодка, — думает, — на парусе ва нами 
бежит. Да скоро уж очень нас догоняет. То далеко, далеко было, а вот уж и вовсе 
виднеется близко. И лодка не лодка, на парус не похоже. А бежит что-то за нами и 
нас догоняет”. И не может разобрать архиерей, что такое: лодка не лодка, птица 
не птица, рыба не рыба. На человека похоже, да велико очень, да нельзя человеку 
середь моря быть. Поднялся архиерей, подошел к кормчему: 
— Погляди, — говорит, — что это? 
— Что это, братец? Что это? — спрашивает архиерей, а уж сам видит — бегут по 
морю старцы, белеют и блестят их седые бороды, и, как к стоячему, к кораблю 
приближаются. 
Оглянулся кормчий, ужаснулся, бросил руль и закричал громким голосом: 
— Господи! Старцы за нами по морю, как по суху, бегут! — Услыхал народ, 
поднялся, бросились все к корме. Все видят: бегут старцы, рука с рукой держатся 
— крайние руками машут, остановиться велят. Все три по воде, как по суху, бегут 
и ног не передвигают. 
Не успели судна остановить, как поравнялись старцы с кораблем, подошли под самый 
борт, подняли головы и заговорили в один голос: 
— Забыли, раб божий, забыли твое ученье! Пока твердили — помнили, перестали на 
час твердить, одно слово выскочило — забыли, все рассыпалось. Ничего не помним, 
научи опять. 
Перекрестился архиерей, перегнулся к старцам и сказал: 
— Доходна до бога и ваша молитва, старцы божии. Не мне вас учить. Молитесь за 
нас, грешных! 
И поклонился архиерей в ноги старцам. И остановились старцы, повернулись и пошли 
назад по морю. И до утра видно было сиянье с той стороны, куда ушли старцы. 


 

Вернуться к разделу "Толстой"